Версия для печати

Дело государственной важности

04 мая 2017 Автор 

Рейсовый автобус привычно тормознул возле остановочного павильона, раскрыв двери перед женщиной средних лет. «Ой, а вы из из Чертаган?», - вдруг услышала она за спиной возглас и удивленно обернулась: «Да». Рядом стояла невысокая старушка: «Я была знакома с одной женщиной из вашей деревни, ее звали Варук. Как бы мне хотелось ее повидать. Вы не знаете ее случайно?» - «Это моя мать, но, к сожалению, вы уже не сможете встретиться с ней, она недавно умерла». Этот диалог состоялся почти четверть века назад. Старушка искала мою бабушку, Варвару Архипову, с которой в годы войны работала на торфозаготовках.

АДСКИЙ ТРУД

В то время это было делом государственной важности. В годы Великой Отечественной войны именно торф использовался как основной энергоноситель на многих заводах СССР. В течение первых месяцев войны были оккупированы Донецкий и Подмосковный угольные бассейны. В Московской энергосистеме из-за приближения фронта были демонтированы 2 крупные электростанции, работающие на угле, – Сталиногорская и Каширская. Только снабжение действующих электростанций торфом могло обеспечить электроэнергией предприятия, переведенные на выполнение военных заказов. Торфяная отрасль по сути спасла от энергетического голода блокадный Ленинград, промышленные предприятия центральных областей Северо-запада и Урала – Московской, Ярославской, Ивановской, Горьковской, Кировской, Калининской, Ленинградской, Свердловской.

Чтобы обеспечить план заготовок, вербовщики торфопредприятий колесили по всей огромной стране, добровольно-принудительно вербуя работников. Фактически ногой открывая двери кабинетов районных начальников, предъявляли им бумагу с устрашающей печатью. Как правило, в каждом поселке набирали незамужних девушек лет 20-ти и мальчиков-подростков. Каждый населенный пункт обязательно должен был послать своих представителей. Летом 42-го года в местах торфоразработок появилось много девушек и женщин в национальной одежде и в лаптях - из Мордовии и Чувашии, Татарии и Марийской республики. Провожая девушек «на торф», как по солдатам, по ним голосили матери – ведь труд там был адски тяжел. Рабочую силу набирали на сезон, который начинался в марте, а завершался с приходом морозов, в ноябре. Весной и летом - сушили торф, осенью и в начале зимы – грузили его в железнодорожные вагоны. Из всех орудий труда - лопата и корзина или тачка.

В конце апреля рабочие водяными насосами взрыхляли болото. Первыми начинали работать так называемые карьерщицы. В торфе имелись неперегнившие остатки крупных деревьев – коряги. Если такая коряга попадала в насос, он ломался. Чтобы предотвратить поломки, карьерщица ползала в торфяной жиже, по пояс и выше, оттаскивая коряги в сторону. Поскольку торфосезон начинался, когда земля еще не оттаивала, карьерщице приходилось работать в воде, перемешанной с ледяным крошевом. Через два-три часа непрерывной работы девушка вылезала из карьера с распухшими руками, насквозь продрогшая и смертельно уставшая.

Очищенную карьерщицами пульпугидромассу подсушивали, а затем загружали на конвейерную ленту. Около каждого элеватора работало по 16 человек, которые лопатами подавали торфяную массу на элеватор, оттуда торф поступал на пресс. Здесь торф измельчался, перемешивался, уплотнялся - получалась сплошная коричневая полоса. Рабочие подсовывали под нее доски, прямо на них рубили полосу на кирпичи. Подкладочные доски с четырьмя кусками сырого торфа весили 32 кг.

Женщины грузили торф на тачки или в корзины и по склизким доскам, утопающим в болотной жиже, доставляли торфяные кирпичи на поле стилки, где другие женщины вручную выкладывали стены из брикетов рядами, для просушки. В войну работал лозунг: «Каждая дополнительно добытая тонна торфа - это дополнительный снаряд». Рабочий день начинался с шести часов утра, а заканчивался в 17-18 часов, был один выходной день. Дневная норма на человеке – перенос 18 тыс. кирпичей, то есть 14600 килограммов, при погрузке – 1 вагончик-кукушка на одну девушку. Главная производственная ставка делалась на «неисчерпаемый запас» терпения, выносливости человека. И, к сожалению, тяжелые условия труда усугублялись крайне суровым бытом.

СУРОВЫЙ БЫТ

…Моя бабушка мало рассказывала о том времени. Скорее всего, просто тяжело было все это вспоминать, но ноги…С возрастом ноги все больше и больше напоминали о военных годах. Рабочей одеждой, которую выдавали на торфозаготовках, была фуфайка, бахилы, лапти и рукавицы. Люди работали в чем придется, что из дому привезли, в калошах или в лаптях – по колено в воде. Резиновых сапог не было – каучук шел на оборонку. От постоянной работы в болотной воде у женщин болели ноги, поэтому даже летом они ходили в шерстяных носках. Но и брезентовых рукавиц было мало и их хватало ненадолго, так что торф брали голыми руками. Так что комары, свирепые слепни и оводы были самой мелкой неприятностью при этой работе.

Спали в бараках, часто сырых и плохо отапливаемых. В бараках не было перегородок, кровати стояли в два яруса. Тюфяки набивали сосновыми шишками. Сушили свою одежду на единственной печи-плите, стоявшей посреди барака. Из воспоминаний Анны Николаевой, из д. Вторые Ялдры Шумерлинского района, направленной на строительство бараков для работников торфопредприятий: «Рубили деревья и обтесывали бревна, но грязь и сырость была такая же – строили же тут же – на болотах. Вечером портянки постираю, высушу наскоро и кладу под себя, иначе утром, можно было просто не найти их». В условиях военного времени платили за работу продуктами. Хотя нормы выдачи хлеба на торфоразработках были очень приличные по тем временам – 700 граммов хорошего без примесей ржаного хлеба на человека.

Но, как водится, в России, раз на раз не приходится. Где-то эти 700 граммов попадали по назначению, а где-то «заворачивали за угол» и превращались в 500, 400, 300 граммов, а где-то его смешивали с лебедой. А вообще, пища была скудной – картошка да квашеная капуста. Нагрузки выдерживали не все. К примеру, только на июнь 1942 года из приехавших на торфозаготовки в Ивановскую область человек сбежало 662 - фактически пятая часть рабочих. И это в то время, когда прогул приравнивался к измене Родине! Вправе ли мы судить этих людей? Ведь подавляющему большинству из них было 16-18 лет.

Под страхом смерти или ареста они бежали домой, не для того, чтобы отсиживаться. Если везло и они добирались домой, они не меняли тяжелую работу на более лёгкую. Валили лес, копали оборонные окопы. Да и в колхозах жизнь и условия труда были тоже суровыми: рабочий день с рассвета до заката, к тому же колхозникам были не положены талоны на хлеб. Да и в такое суровое время они все равно думали не о себе, а о близких и родных людях. Уезжая из дома надолго, нельзя было быть уверенным в том, что, вернувшись, всех найдёшь живыми и здоровыми. Многие оставались единственными кормильцами большой семьи.

Re

Последнее от Re